Холодная война, великие достижения и катастрофические просчеты Советского Союза – по сей день одни из самых животрепещущих тем, волнующие пытливые умы, которые пытаются найти истину в делах давно ушедших дней.
Впрочем, действительно ли ушедших, учитывая, что мы все еще продолжаем пожинать горькие плоды старых неудач Советов – и будем пожинать еще долгие, долгие годы?..
В нынешней среде аналитиков и ориенталистов чрезвычайно модно рассуждать о том, что Россия может вновь стать великой идеологической силой мирового масштаба, конкурируя как с западным неотроцкизмом, так и с исламской экспансией – и эти рассуждения отлично пересекаются с темой нашего сегодняшнего разговора. Тема это непростая, весьма малоизвестная, но чрезвычайно важная – она касается одного из столпов, на котором стояла международная мощь и репутация СССР.
А именно: столпа мировой революции и продвижения идеи коммунизма, который позволял распространять влияние Москвы даже в совершенно недружественных нам странах.
Флаг Коммунистической партии Британии. Источник фото: ukip.org
Безусловно, невозможно рассматривать крах международного коммунистического движения в формате одной лишь статьи – даже краткое описание всех процессов данной катастрофы заняло бы, пожалуй, объем довольно солидного романа. Мы попробуем сделать несколько важных выводов из анализа событий 1956 года – тех, в ходе которых де-факто без боя была уничтожена Коммунистическая партия Британии.
Для чего Советам нужна была международная поддержка?
Прежде чем мы перейдем к непосредственной теме нашего разговора, мне хотелось бы остановиться на столь важном пункте, как целесообразность поддержки каких-либо дружественных сил в других странах – и, в частности, в странах недружественных (какой и была по отношению к СССР Великобритания).
Рассмотреть этот вопрос я предлагаю, опять же, на примере самой Британии словами известного классика в мире военно-политической стратегии Эдварда Николае Люттвака:
«Реальной причиной британского господства на море был успех ее внешней политики в сохранении баланса сил в Европе путем вмешательства в континентальные дела с целью противодействия одной из великих держав или коалиции держав, которые находились на грани завоевания господства в континентальной Европе, британцы не допускали прекращения раздоров. Это вынуждало континентальные державы иметь большие сухопутные армии, которые, в свою очередь, лишали их средств на создание столь же больших флотов. Превосходящая военно-морская мощь была результатом успешной стратегии, а не ее причиной.
Приоритетами британской политики были активная дипломатия и способность субсидировать послушных, но бедных союзников, а не стремление к поддержанию высокой боеготовности Королевского флота.
То, что британское господство на море сосуществовало с неизменно скромным финансированием Королевских ВМС, как раз и является ярким отражением логики стратегии. И, напротив, Британия вступила бы в полное противоречие с этой парадоксальной логикой, если бы стремилась достичь господства исключительно за счет строительства все большего и большего количества фрегатов. У европейских противников Британии оказались бы развязаны руки для того, чтобы отреагировать на сосредоточение усилий британцев на военно-морских силах, и они бы приступили к строительству собственных фрегатов вместо того, чтобы отвлекать свои ресурсы на ведение сухопутных войн друг с другом. Современники, резко критиковавшие недостаточное выделение средств на королевский флот, в том числе адмиралы, которые горько жаловались на то, что необходимое их кораблям британское золото раздают иностранцам, руководствовались здравым смыслом, но отнюдь не стратегическими соображениями.
По иронии судьбы, к моменту публикации книги Мэхэна британское правительство отказалось от своей многолетней политики. Вместо того чтобы вооружать континентальных противников Германии, в особенности очень нуждающихся в этом русских, дабы поддерживать баланс сил на континенте, были выделены большие средства на королевский флот, чтобы сохранить военно-морскую мощь в прямом соревновании строительства боевых кораблей с кайзеровской Германией. И здравый смысл, и общественное мнение были удовлетворены. Но Мэхэн стяжал в Британии столь громкую славу не как автор руководства по ведению разумной политики, а скорее как пропагандист политики уже сформулированной: закон о национальной обороне (National Defence Act), установивший «паритет» британского флота с двумя взятыми вместе флотами сильнейших континентальных держав, был принят в 1889 году – еще до того, как была опубликована первая «повлиявшая на умы» книга Мэхэна.
В конце концов, и военно-морская мощь, и накопленный капитал морского превосходства, и много пролитой крови – все это было принесено на алтарь в сражениях Первой мировой. Британия впервые оказалась всерьез вовлеченной в сухопутную войну в Европе, чего, скорее всего, вообще удалось бы избежать, если бы не было потрачено столько ресурсов на военно-морские силы. Что бы мы ни взялись рассматривать в качестве главной причины всех этих последствий: прямолинейное и негибкое общественное мнение, отвратившее британских лидеров от следования политике своих предшественников (которые финансировали железные дороги и арсеналы царской России вместо того, чтобы строить больше линкоров), или отсутствие у самих этих лидеров ясности стратегических взглядов – в любом случае вряд ли приходится сомневаться в том, что агонию и упадок Британии значительно ускорила политика, отражавшая заблуждения Мэхэна».
Приоритетами британской политики были активная дипломатия и способность субсидировать послушных, но бедных союзников, а не стремление к поддержанию высокой боеготовности Королевского флота.
То, что британское господство на море сосуществовало с неизменно скромным финансированием Королевских ВМС, как раз и является ярким отражением логики стратегии. И, напротив, Британия вступила бы в полное противоречие с этой парадоксальной логикой, если бы стремилась достичь господства исключительно за счет строительства все большего и большего количества фрегатов. У европейских противников Британии оказались бы развязаны руки для того, чтобы отреагировать на сосредоточение усилий британцев на военно-морских силах, и они бы приступили к строительству собственных фрегатов вместо того, чтобы отвлекать свои ресурсы на ведение сухопутных войн друг с другом. Современники, резко критиковавшие недостаточное выделение средств на королевский флот, в том числе адмиралы, которые горько жаловались на то, что необходимое их кораблям британское золото раздают иностранцам, руководствовались здравым смыслом, но отнюдь не стратегическими соображениями.
По иронии судьбы, к моменту публикации книги Мэхэна британское правительство отказалось от своей многолетней политики. Вместо того чтобы вооружать континентальных противников Германии, в особенности очень нуждающихся в этом русских, дабы поддерживать баланс сил на континенте, были выделены большие средства на королевский флот, чтобы сохранить военно-морскую мощь в прямом соревновании строительства боевых кораблей с кайзеровской Германией. И здравый смысл, и общественное мнение были удовлетворены. Но Мэхэн стяжал в Британии столь громкую славу не как автор руководства по ведению разумной политики, а скорее как пропагандист политики уже сформулированной: закон о национальной обороне (National Defence Act), установивший «паритет» британского флота с двумя взятыми вместе флотами сильнейших континентальных держав, был принят в 1889 году – еще до того, как была опубликована первая «повлиявшая на умы» книга Мэхэна.
В конце концов, и военно-морская мощь, и накопленный капитал морского превосходства, и много пролитой крови – все это было принесено на алтарь в сражениях Первой мировой. Британия впервые оказалась всерьез вовлеченной в сухопутную войну в Европе, чего, скорее всего, вообще удалось бы избежать, если бы не было потрачено столько ресурсов на военно-морские силы. Что бы мы ни взялись рассматривать в качестве главной причины всех этих последствий: прямолинейное и негибкое общественное мнение, отвратившее британских лидеров от следования политике своих предшественников (которые финансировали железные дороги и арсеналы царской России вместо того, чтобы строить больше линкоров), или отсутствие у самих этих лидеров ясности стратегических взглядов – в любом случае вряд ли приходится сомневаться в том, что агонию и упадок Британии значительно ускорила политика, отражавшая заблуждения Мэхэна».
Смысл политики, как одной из форм войны, неизменно прост и был сформулирован веками назад еще в Древнем Риме – разделяй и властвуй. Как мы видим из приведенной цитаты Люттвака, Британия успешно применяла данный принцип, став величайшей империей мира. СССР, не менее успешно, применял эту стратегию в своих целях, используя обширную сеть коммунистических и антиколониальных движений, которые в иные моменты грозили полностью сломить устоявшееся влияние Европы и США, и даже подталкивали блок НАТО к разрушению изнутри.
Безусловно, мы могли бы задаться вопросом в духе «а что, если бы?..», но, как говорится, история не знает сослагательного наклонения – она существует, чтобы учиться на ранее допущенных ошибках.
Великий погром британской компартии
1956 год стал, без преувеличения, абсолютно переломным моментом в истории отношений СССР и других стран и движений социалистического лагеря. Венгерские события, Суэцкий кризис, скорый крах Британской империи, доклад о «культе личности Сталина» – все это смешалось в чудовищном коктейле, который нанес непоправимый удар по коммунистическим партиям всего мира. Рассматривать события тех дней необходимо комплексно – в противном случае картина будет малопонятной и необъективной.
Итак, отправимся в ноябрь 1956 года.
На Кинг-стрит царит нервное возбуждение. Собирается экстренное заседание исполкома Компартии Британии – главной повесткой дня стала срочная выработка новой стратегии поведения в связи с венгерскими событиями. Делегаты КПБ яростно обсуждают выход предстоящего номера газеты «Daily Worker», который будет посвящён главной повестке дня: контрреволюции в Будапеште, фашистам, рвущимся к власти, и необходимости сплочения коммунистов перед маячившим лицом третьей мировой войны.
Через перекресток от Кинг-стрит на Трафальгарской площади демонстранты сошлись в схватке с полицией, скандируя «закон, а не война!». Днем ранее французские и британские ВВС бомбили Каир, а днем позже в Порт-Саиде высадятся коммандос. Суэцкий кризис находится в самом разгаре, и география его боевых действий весьма обширна: она пролегает от разбитых окон Министерства иностранных дел в Уайтхолле до легендарных египетских пирамид.
Британская империя готовится к смерти, но отказывается умирать без сражения. Лондон продолжает отчаянно держаться за самый крупный и статусный кусок своего наследия – полный контроль над Суэцким каналом, недавно национализированный египтянами.
Через три месяца давление ООН, США и СССР все-таки принудит Францию и Британию к выводу войск – но сейчас события находятся в самом разгаре, и в них втянуто в том числе и сообщество коммунистов Англии, которые одновременно увлечены советским вторжением в Венгрию.
Здесь мы и знакомимся с первым гвоздем в крышке гроба международной сети просоветских компартий: несмотря на то, что соцблок сотрясают события совершенно эпохального масштаба, никакой внятной информации о происходящем Москва не дает. Известно лишь то, что советские войска штурмуют Будапешт: в городе действуют танковые части, а некоторые кварталы сносятся артиллерией.
В Венгрии царит полный бардак и неразбериха. Пришедшее к власти более либеральное правительство Имре Надя то договаривается с СССР, то теряет контроль над ситуацией. За две недели до этого, казалось, советские войска уже покидают страну, а власть берёт Надь, опирающийся на заводские комитеты и рабочие советы – но переговоры в центре Будапешта срываются. Надь ничего не контролируют – в стране начинаются расправы над лояльными старому режиму военными и партийными деятелями. Страна буквально разрывается от страстей и переизбытка оружия: самосуд становится реальностью, как и стрельба по беснующейся толпе. Советские лоялисты отнюдь не выглядят жертвами: они захватывают оружейные склады и окапываются под прикрытием военных гарнизонов.
Одной из самых серьезных ошибок СССР стало искаженное освещение событий в Венгрии. ЦК в большей степени интересовало устранение последствий восстания, но не его причин. Источник фото: myhungary.net
Сегодня венгерские делегаты встречаются с комиссией из Москвы, а уже завтра все радиостанции транслируют новости о том, что на Будапешт идут войска Варшавского договора, и переговоров больше не будет.
Британские коммунисты (и не только они) были серьезно озадачены происходящим. Вся старая линия партийной агитации совершенно не подходила для событий ноября 1956 года. «Империалистическая агрессия Франции и Британии» неожиданно перестали быть главной темой дня – и партийцев, и простых англичан все больше занимал другой вопрос – а что с Будапештом?
Первый звоночек раскола в среде просоветских коммунистов случился еще несколькими месяцами ранее. Члены КПБ были озадачены июньскими событиями в польской Познани, которую сотрясла первая в истории социалистической Польши всеобщая забастовка. Рабочие разгромили здание горкома партии и штурмом взяли городскую тюрьму. Для подавления бунта Варшава задействовала регулярную армию. Активно расползались слухи о том, что польские коммунисты не справляются с поставками продовольствия, что и стало причиной забастовки.
Словом, ситуация была совершенно неоднозначная – власти социалистической республики грубым насилием пресекают недовольство голодающих рабочих. Как на это реагировать?
Колебался и сам блок Варшавского договора. В феврале все того же 1956 года Никита Сергеевич Хрущёв прочёл в Москве доклад «о культе личности Сталина». Внезапно коммунисты всей планеты узнали, что даже Советская Россия может ошибаться, а высокопоставленные члены партии отнюдь не только сражались за мир во всем мире, но и промышляли интригами и боролись за личное влияние, отчего страдали по-настоящему идейные люди.
Лучше всего данные события характеризует прекрасная цитата британского историка-марксиста Эрика Хобсбаума:
«Британский рабочий класс и его партийный авангард находились в состоянии перманентного нервного срыва, близкого к тотальной истерике».
Одним словом, просоветские политические силы пребывали в настоящем нокауте – если в былые годы СССР виделся западным коммунистам «раем рабочего класса», то в 1956-ом ситуация в корне изменилась, что было недальновидно проигнорировано Москвой.
Компартия Британии честно выполняла свой долг и на какое-то время даже смогла остановить процессы идейного раскола в своих рядах благодаря консолидации вокруг лидеров движения. Генсек КПБ Джон Голлан при поддержке главного партийного идеолога Раджани Пальми Дутта выразил официальную позицию партии, вокруг которой он пытался собрать своих сподвижников:
«Империалисты стремятся взять реванш за поражение во Второй мировой. Если повстанцы в Венгрии победят – они не пощадят никого из коммунистов. Надь не контролирует страну. Он заверял нас в обратном, но в итоге мы видим фотографии обезображенных партийцев, казненных прямо на улице. Венгрия станет кинжалом, направленным в сердце советской Восточной Европы, следом за которым придут силы НАТО».
Но кризис уже дал о себе знать – он был неизбежен. Позднее Пальми Дутт вспоминал, что всё началось с доклада Хрущева в 1956 году:
«Его было невозможно скрыть. То, что некогда выглядело, словно блики солнца, превратилось в шторм. Никто больше не хотел обсуждать права рабочих или выплавку чугуна. Все вопрошали: раньше у меня был друг в Москве – так что, получается, его убил Сталин?»
Монти Джонстоун, глава британского комсомола (Молодежная лига коммунистов), также затрагивает данную тему в своих мемуарах. Лето и осень 1956 года потрясли коммунистов всего мира, но советский ЦК упорно отвергал все попытки обсуждения происходящего, настаивая на том, что события в Москве и в Познани уже закончились, и необходимости обсуждать их далее больше нет. Но так легко скрыться от проблем Политбюро не могло – слишком уж сильно всех взволновал и «московский доклад», и события в Будапеште.
В воздухе буквально повис главный вопрос – почему коммунисты убивают коммунистов?
К слову сказать, в 1942 году MI-5 установила на Кинг-стрит оборудование для прослушки и внимательно отслеживала обстановку. Наблюдения были отражены в докладе «О двух донах» (такое название выбрано не просто так – таким образом британские спецслужбы сравнивали генсека и идеолога КПБ Джона Голлана и Пальми Дутта с мафиозными боссами), который открывает нам весьма интересные подробности приватных бесед высокопоставленных членов британской Компартии.
Так, Поллит обрушивается с яростной критикой на Хрущёва за то, что тот выступил с докладом «о культе личности Сталина», не дав никому подготовиться и никак не проинформировав международное коммунистическое движение. В тот роковой день февраля «главный русский коммунист» (да, именно этот титул некогда носил Никита Сергеевич) взорвал информационную бомбу, эффект которой оказался страшнее атомной войны. Хуже того, Хрущев не дал никакой возможности на адекватную реакцию идеологам просоветских партий во всем мире – и если в Европе коммунисты, в конце концов, просто отвернулись от СССР, то в лице Китая Москва получила заклятого врага.
Всеобщее непонимание отразилось в свежем номере «Daily Worker» от 5 ноября 1956 года. Ниже вы можете ознакомиться с выдержкой из данного выпуска:
«Венгерские события означают кризис в мировом рабочем движении. Мы должны срочно найти ответы на важные вопросы: чем мы отличаемся от Москвы, и как рабочая демократия будет работать в Англии? Агрессия британского империализма чудовищна: мы лезем в Египет за прибылями, но после «московского доклада», событий в Польше и Венгрии мы должны понять, что не так в мировом коммунистическом движении».
Дороти Томпсон (выпускающий редактор «Daily Worker») писала в дневнике о полном бессилии:
«Мы знали об успехах труда. Мы знали о том, как Красная Армия освободила Европу. Мы знали, что капиталистическая пресса принижает успехи советской экономики и пугает обывателя экономическим кризисом и советскими танками. Но сейчас у нас нет ответов. Мы знали, что впереди лежит социализм. Да, мы знали, что нас ждет или социализм – или варварство. Но мы не понимали, как от событий в Венгрии и Польше можно перейти к посткапиталистическому миру и как рассказать об этом британскому рабочему. Почему Красная Армия действует, словно британские коммандос в Египте?»
Впоследствии Дороти Томпсон покинула компартию Британии еще до конца года.
Одной из центральных причин идеологического кризиса стала, собственно, фигура самого Имре Надя. В 1955 году Хрущев отчаянно пытался спасти его из лап Яноша Кадора, о бесчинствах которого ЦК было более чем осведомлено. Но уже в 1956 году сам же Хрущев объявляет Надя «контрреволюционером». Источник фото: sensusnovus.ru
Естественно, КПБ не могла сидеть сложа руки. Генсек Джон Голлан отправил в Будапешт партийных журналистов – последние должны были подтвердить официальную позицию Москвы и собрать доказательства, свидетельствующие о «фашистском мятеже в Венгрии». Отчеты обрушились на Кинг-стрит, словно ушат воды – да, на улицах действительно царили зверства, чиновников линчевали без суда и следствия, но причиной тому было недовольство не коммунизмом, а бюрократией и нищетой.
Внезапно ситуация в Будапеште оказалась еще сложнее любых ожиданий и намного замысловатее любых инструкций Москвы. Еще больше смятения в обстановку внес неожиданный арест венгерских министров.
Словом, даже взглянув на события своими глазами, британские коммунисты не смогли прийти к пониманию ситуации – да и было ли это возможно, учитывая пассивное поведение московского Политбюро?
Неясно было, как стоит описывать предпосылки восстания и как объяснять их рабочим? Венгры решили растерзать коммунистов? Нет, это было не так. Коммунисты напали на венгров? Нет, такая версия тоже не имеет отношения к правде. Быть может, переговорный процесс дал бы свои плоды? Но почему же тогда все кончилось советскими танками?
Если бы манчестерские рабочие не подчинились декретам революции – смогли бы мы принудить их к повиновению расстрелами?
– из частного письма Джона Росса Кэмпбелла, британского коммунистического активиста и главы редакционной коллегии «Daily Worker».
Международное коммунистическое движение испытывало страшный идеологический кризис. Теоретические рассуждения марксистов вмиг оказались бессильными перед лицом практики…
Москва тем временем разрывалась от потока телеграмм – особенно всех волновала судьба лидеров венгерских рабочих коллективов (что неудивительно, учитывая, что коммунисты Европы консолидировались именно в среде рабочего класса). Москва была безразлично-безмолвной – единственной ее реакцией было или молчание, или шаблонные сухие фразы об успехах мирового социалистического строительства.
Черта невозвращения была пройдена – шок и непонимание прошли. Политбюро оставило компартии всего мира наедине с отчетливым чувством предательства.
СССР во мгновение ока стал для собственных последователей источником контрреволюции и империализма. Марксистские кружки всюду сменялись новорожденными и ранее неизвестными троцкистскими организациями, которые, в отличие от Москвы, могли дать ответы ранее просоветской молодёжи Европы.
В тот же миг рухнула и Британская империя: ушел с поста Энтони Иден, англо-французские войска с позором покинули Египет. Революция в Британии все же не случилась, а Москва оставалась надменно-безмолвной к вопросам трудящихся.
Девятнадцать журналистов ушли из «Daily Worker», и рупор просоветских идей в Британии умолк. Компартия распадалась и умирала на глазах. Ломалась не только ее структура, но и рушились личные связи. Вот что писал об этом Аллисон Маклод, один из старейших деятелей КПБ:
«Даже браки распадаются. Томпсон не разговаривает с Кеттлом. Корнфорт обещал остаться в партии, но в день казни Надя прислал чек на тысячу фунтов и партийный билет заказным письмом. Мириам Пальми Дутт ушла от мужа...».
Британские коммунисты (равно как и все остальные) пытались понять – а что произойдет, случись революция в самой Англии? Сможет ли КПБ договориться с Москвой, или же советские танки будут грохотать по улицам Лондона, как это произошло в Будапеште? Даст ли советское Политбюро хоть какую-то власть и свободу выбора коммунистам Британии, или же на корню задавит любое волеизъявление английских рабочих?
Из-за молчания Москвы происходящее в Венгрии порождало совершенно фантастические версии происходящего.
Некоторые робко высказывали вслух мысли о том, что «троцкист Хрущёв» решил утопить в крови польских и венгерских «сталинистов-рабочих». Напротив, другие говорили, что «сталинист Хрущёв» борется против «демократа Надя», который хочет вернуть ленинизм. Им резонно возражали третьи – какой же Хрущёв сталинист, если именно он читал доклад?
Быть может, это Надь был сталинистом? Но нет, он ведь выступал против Сталина. Тогда, вероятно, в Будапеште действительно подняли голову фашисты?
Почему в таком случае Советский Союз вначале отвел войска, а затем обрушился на Будапешт? В этом виноват Надь или Хрущев?
Никто ничего решительно не понимал.
До конца 1956 года КПБ лишилась более 9 000 членов (это было настоящей катастрофой, учитывая, что ее общая численность составляла всего 70 тысяч человек – стоит признать, до почти двухмиллионной итальянской компартии Англия не дотягивала). В полном составе партию покинул профсоюз шотландских шахтеров и профсоюз английских пожарных. Уходили даже самые яростные сторонники советского мира – Макс Моррис, еще в ноябре отчаянно отстаивающий позиции Москвы, разорвал партбилет и разругался с Пальми Дуттом.
Лучшего всего происходящее описывали непосредственные участники событий. Вот, например, что оставил в своих дневниках историк-марксист Эрик Хобсбаум:
«Я, старый британский марксист, чувствую себя дураком. У меня всегда была пуповина, связывающая меня с Москвой, с революцией, с родиной всех рабочих. Для меня было немыслимо разорвать отношения с колыбелью революции – и я остаюсь в партии. Но я делаю это по привычке. Я не знаю, кого предаю больше: себя, идею, или Советский Союз».
Генри Боуэтт, член Компартии Британии:
«Теперь я знал, что мой брат, который уехал в Советский Союз в 30-е и был расстрелян в Москве, не был шпионом MI-5. Теперь я знаю – он, как и я, коммунист. Я не жалею, что я вступил в партию – но теперь мне стоит из неё уйти. Я коммунист – но партия не коммунистическая».
Артур Меррон, глава внутреннего комитета по партийной демократии КПБ:
«Я разбираю письма от активистов. Советский Союз был безоговорочно прав, остановив контрреволюцию в Венгрии. Но речь Хрущёва про Сталина... моя заместительница сказала, что не будет больше ходить на заседания, что мы все контрреволюционеры... Она покидает партию. Я думаю, что ситуацию всё ещё можно исправить – но не знаю, как...».
В конце года сменилось и руководство партии – напряжение венгерского кризиса сломило многих видных деятелей КПБ (как, например, Гарри Поллита, который спустя несколько лет скончался от инсульта). Ранее упоминавшийся глава редколлегии «Daily Worker» Джон Росс Кемпбелл стал человеком, отвечающим за контакты с Москвой. Он старался наладить связи с советским Политбюро и разрешить возникшие в движении идеологические сложности, получив ответ на главный вопрос: возможно ли повторение событий, аналогичных Будапешту 1956 года?
Москва к тому моменту начала отдаленно осознавать последствия своих деяний в Венгрии (а в особенности последствия своей неопределенной позиции): советское руководство принялось отчаянно убеждать европейских коммунистов в том, что произошедшее в Будапеште было трагическим исключением, которое никогда больше не повторится.
Но процесс остановить было уже невозможно: коммунисты всего мира постепенно начали разделяться на тех, кто выступал за сотрудничество с СССР, и тех, кто желал независимости от «советского империализма».
Последним гвоздем в крышке гроба британской компартии (и, увы, многих других) стали события Чехословакии 1968 года. Спустя 12 лет окажется, что СССР не сдержал своих обещаний – и окончательный крах просоветских движений остановить было уже невозможно.
Джон Кэмпбелл напишет в Москву письмо, исполненное гнева по поводу пражских событий: почему Союз обещал странам Восточной Европы свободу самоуправления при условии отсутствия репрессий и угрозы выхода из организации Варшавского договора, и вновь обрушил свою военную мощь против собратьев-социалистов?
Советский Союз был безответен – вероятно, и в самой Москве не знали ответа на этот вопрос.
Европейские компартии исчезали буквально на глазах, теряя контроль над профсоюзным движением. Их члены перетекали в неотроцкистские и европейские социалистические движения до тех пор, пока Москва окончательно не лишилась хоть каких-то рычагов влияния на общественное мнение и политические круги Европы.
В качестве послесловия
Сейчас сложно представить ситуацию, в которой Москва владела не просто сердцами и умами, но и имела организованное лобби в странах, которые сейчас мы считаем абсолютно недоступными не только для влияния России, но и, пожалуй, любого конструктивного диалога с нашей страной.
К сожалению, мы и по сей день недооцениваем возможности пресловутой «soft power» (мягкой силы), этого якобы «новомодного» инструмента, которым некогда в совершенстве владел СССР.
Конечно, сейчас проблемы какой-то отдельно взятой британской компартии выглядят для нас чуждыми, далекими и непонятными – мы едва ли можем осознать трагедию событий 1956 и 1968 годов, ведь по сегодняшний день не понимаем последствий, к которым привел крах просоветских коммунистических движений. А последствия того довольно просты – в конечном итоге к власти в Европе пришли некогда просоветские силы, которые после ряда кризисов переформатировались в евросоциалистов и неотроцкистов.
Силы, которые сейчас занимают глубоко антисоветскую и антироссийскую позицию.
Силы, которые некогда своими руками взрастил Советский Союз.
- Автор:
- Анжей В.
- Использованы фотографии:
- idcommunism.com ukip.org myhungary.net sensusnovus.ru
